— Какого хрена он делает! Останови его!
— Не могу, — спокойно сказал сержант, — в сосновом бору спрятаться трудно.
— Твою мать! Если Парашистай уйдет, то я этого Колю сгною! — крикнул Ильюшенков.
Сержант отключился. Бросив трубку, капитан посмотрел на водителя и сказал:
— Давай быстрее! Уйдет ведь, сволочь!
Водитель, пожилой мужик со спокойным выражением лица, пожал плечами и кивнул. Нажав на педаль газа, он включил сирену и увеличил скорость до ста пятидесяти километров в час. Он не снизил скорость на железнодорожном переезде, поэтому их подбросило на рельсах.
Ильюшенков, даже не заметив этого, смотрел на ленту дороги, и снова и снова сжимал и разжимал кулаки. Осознание, что он ничего не может изменить, сильно угнетало его. Заметив придорожный указатель, он прочитал, что до санатория осталось еще пятнадцать километров.
Капитан схватил сотовый телефон и нажал на кнопку вызова.
Сержант ответил практически сразу.
— Я думаю, Парашистай заметил за собой хвост. Он сейчас на автостанции в поселке.
— Мы будем через десять минут. Делай что хочешь, но не дай ему уйти.
— Хорошо.
Сержант снова отключился.
Капитан сжал трубку, словно хотел её раздавить.
— Куда ехать? — спросил водитель. — Налево будет дорога прямо в санаторий, прямо — в поселок.
— Давай прямо. Сейчас он там.
Капитан считал секунды и смотрел на дорогу, словно пытался поторопить летящую с воем машину. Вдали показались первые дома.
— Нам надо на автостанцию, — скомандовал капитан, — выключай сирену.
Водитель выполнил приказ и стал постепенно снижать скорость. На территорию автостанции они въехали на скорости сто километров в час. Ильюшенков выскочил из машины и окинул взглядом пустую площадку перед зданием автостанции.
В этот момент зазвонил телефон.
— Где? — крикнул он в трубку.
— Я его взял, — сказал сержант Барболин спокойным голосом, — езжайте прямо по дороге к санаторию до края леса, там вас Коля встретит.
Головная боль. Очень сильная и мешающая думать. Она разрывает сознание и не дает мне ни одного шанса вспомнить, кто я и что произошло. Я медленно прихожу в себя и изо всех сил пытаюсь вспомнить.
Пока не получается.
Обрывки событий перемешались в памяти.
Женщина смотрит на меня. Её худое и изможденное тело обнажено. Она смертельно больна. Она что-то говорит, но я не слышу её голос. И я не хочу переспрашивать. Я знаю, что она обречена, и я не в силах помочь ей.
Наверное, я улыбаюсь. Это и есть ответ на вопрос, который не слышу.
Прости, но ничем не могу помочь.
Кто бы мне помог.
Боль, которая разрывает голову. Я ведь знаю, что боль нам дана, чтобы осознать всю тщетность стремлений к Богу.
Даже если я Бог, боль быстро и неизбежно вернет меня туда, откуда я вышел.
В бездну небытия и тишину пустых пространств.
Наверное, я открываю глаза. Хотя я не помню, как я их закрыл.
Худой женщины нет. На меня смотрит лысый мужик. Он спиной загораживает небо. Мне кажется, что я его где-то видел. Совсем недавно.
Мужик стоит и молчит. Может, я просто не слышу, что он говорит, но его губы не шевелятся, поэтому я думаю, что он молчит. Может быть, я что-то говорю, но он не отвечает.
Боль в голове не дает мне связно мыслить, хотя я уже начинаю понимать, что мне не повезло. Может, я упал и стукнулся головой?
Как бы то ни было, вследствие какой-то травмы я потерял сознание и сейчас головная боль мешает мне вспомнить, кто я есть.
Мужик поворачивает голову направо. И я вижу еще людей. Тоже мужчины.
Один из них, склонившись ко мне, что-то говорит. Я вижу это по губам, растянутым в довольной улыбке. Его голос долетает издалека, но я слышу его:
— Привет, Парашистай! Ну, вот ты и попался!
Я пытаюсь вспомнить, что означает это странное слово — Парашистай. Оно мне знакомо. Я даже на мгновение забываю про боль, так сильно мне хочется вспомнить.
И внезапно у меня получается.
Конечно же, парашистай — это жрец в Египте, который готовил тело умершего фараона к погребальной церемонии. Он готовил тело фараона, бога и человека, к вечной жизни.
Почему меня называют этим именем?
Боль в голове снова накатывает волной, и я на мгновение забываю о том, что вспомнил. Когда боль снова немного стихает, я хочу спросить, почему ко мне обращаются, называя этим именем. Но у меня не получается, потому что моё тело поднимают.
Изменение положения тела заставляет меня закричать от боли.
Но я не слышу своего крика.
Я просто проваливаюсь в бездну и падаю в бесконечную темноту.
Капитан Ильюшенков почти бегом добрался до того места, где стоял сержант Барболин. Склонившись к лежащему на земле человеку, он внимательно посмотрел на него и, довольно улыбнувшись, сказал:
— Привет, Парашистай! Ну, вот ты и попался!
Ахтин смотрел на него ничего не выражающим взглядом и молчал.
— Сержант, а ты не слишком сильно его ударил?
— Может быть. Зато наверняка.
Капитан покачал головой и сказал подошедшим оперативникам:
— Тащите его в машину.
Затем повернувшись к сержанту, протянул руку и, пожав крепкую ладонь, сказал:
— Молодец! Классная работа! Чем это ты его приложил?
Сержант улыбнулся. И показал свой кулак, величиной с грейпфрут. Потом разжал его и на ладони Ильюшенков увидел свинцовый кругляш.
— Да, я и сам доволен, — сказал сержант, — теперь я могу со спокойной совестью съездить к Саше и сказать ему, что мы взяли Парашистая.
Капитан хотел было спросить, что за Саша и зачем ему говорить о поимке Парашистая, но вовремя вспомнил про друга сержанта, который был ранен два года назад и сейчас находился на пенсии по инвалидности.